Степан был в ударе. Вернувшись из недельной командировки, он сразу отправился к старым друзьям за гаражи. Там, в компании, где пахло табаком и перегаром, царила та самая атмосфера, где можно было выговориться без стеснения.

— Ребята, — ухмыляясь начал он, — я такую неделю провел, что еще долго буду вспоминать. Ларисочка — это не женщина, это ураган.

Мужчины слушали, разинув рты. Их лица выражали восхищение и зависть. Для них Степан был героем. Все эти годы он жил вроде бы правильной жизнью: семья, работа, редкие посиделки. Но, оказывается, за фасадом бытовой стабильности пряталась настоящая буря.

— Она за один только взгляд стоила всех моих нервов! — продолжал он, вспоминая, как Лариса встречала его на пороге арендованного коттеджа, в легком платье, с кокетливой улыбкой. — Ни одной ссоры, ни одного упрека, только ласка и веселье. Вот что значит — настоящая женщина.

Шутки и похабные комментарии посыпались один за другим. Мужчины вовсю подзуживали Степана:

— А если жена узнает? Что тогда?

Степан отмахнулся:

— Куда она денется? Примет обратно, никуда не денется.

Он был уверен в себе. За годы брака Светлана привыкла прощать мелкие слабости. Две тройки опозданий, незамеченные пятна на рубашке, невнятные объяснения — все это уходило на второй план перед семейным уютом и детьми.

Но в этот раз все было иначе.

Вернувшись домой, Степан поднялся на свой этаж, вставил ключ в замок и нажал на звонок. Дверь отворилась почти мгновенно. На пороге стояла Светлана. Она встретила его странной ухмылкой — не злой, не обиженной, а какой-то слишком спокойной.

Что-то в ее взгляде насторожило Степана. Но он быстро отогнал тревожные мысли. Наверное, устала за неделю, детей ведь надо было водить в школу, готовить ужины, стирать.

— Привет, дорогая, — сказал он натянуто, стараясь выглядеть как можно невиннее.

Светлана отступила в сторону, впуская его в квартиру. Степан снял обувь, поставил чемодан у стены. Уже собирался пройти в гостиную, как замер.

На столе в центре комнаты лежали вещи. Его рубашки. Его брюки. Его ботинки. Все аккуратно сложено в коробки. Над каждой коробкой прикреплены таблички с надписями: «На выход», «Прощай», «Больше не вернешься».

Степан почувствовал, как холодный пот выступает у него на спине. Он обернулся к жене. Светлана стояла молча, скрестив руки на груди. В ее глазах плескалась ледяная решимость.

— Что это значит? — спросил он, пытаясь шутливо улыбнуться.

Светлана молчала. Вместо ответа она нажала на пульт, лежащий на подоконнике. Экран телевизора зажегся, и на нем пошли кадры. Степан увидел себя. Сначала — как он нежно обнимает Ларису на пляже. Потом — как целует ее в ресторане. Потом — как несет ее на руках через крыльцо коттеджа.

Снято было профессионально, с разных ракурсов. Четко, ясно, без возможности оправдаться.

Степан почувствовал, как земля уходит из-под ног.

— Знакомься, — холодно произнесла Светлана. — Это твоя новая жизнь. Без нас.

За ее спиной стояли чемоданы. И, что самое страшное, среди чемоданов был небольшой розовый рюкзак их младшей дочери.

— Света, подожди, давай поговорим, — начал он лепетать. — Это ошибка, это все не так, как ты думаешь…

Но Светлана только усмехнулась.

— Ты прав. Это даже хуже, чем я думала.

Она повернулась и пошла в спальню, бросив на ходу:

— Адвокат свяжется с тобой завтра.

Степан остался стоять посреди квартиры, где до недавнего времени кипела его «правильная» жизнь. Теперь здесь царил холод и пустота.

Все те слова, которыми он хвастался полчаса назад друзьям, теперь звучали в его голове как приговор. Его легкомыслие, его самоуверенность обернулись против него самым жестоким образом.

Светлана не закатила истерику. Она не устраивала скандалов. Она просто приняла решение и поставила точку. Тихо, уверенно, без единого лишнего слова.

И это было страшнее любой сцены.

На улице тем временем шел дождь. Капли медленно стекали по стеклам, словно сама природа скорбела о крахе еще одной семьи, разрушенной из-за предательства.

Степан стоял молча, не в силах двинуться с места. За дверью начиналась новая жизнь, но не та, о которой он мечтал. Теперь его ожидали одиночество, сожаление и вечное осознание того, что он сам разрушил свой мир.