Мой брат Артём — человек, которого сложно описать одним словом. Он всегда был в центре внимания: харизматичный, уверенный в себе, с отличной работой и насыщенной личной жизнью. Женщины вились вокруг него, как мотыльки на свет. Он менял машины, бренды одежды, отношения и города. Его жизнь всегда казалась кинематографичной.

Поэтому, когда он объявил, что женится, все ожидали увидеть под венцом типичную «столичную принцессу» — глянцевую, эффектную, с идеальной укладкой и мечтой о шопинге в Милане.

Но на свадьбе мы увидели Аню.

Она была скромной. Без вычурного макияжа, в простом платье. С добрыми, внимательными глазами и лёгкой неуверенностью в жестах. Из деревни под Воронежем, воспитанная бабушкой, работала учителем начальных классов.

Честно говоря, часть нашей родни шепталась за столами. Кто-то в открытую ухмылялся: «Что наш повеса нашёл в этой… провинциалке?» Я тоже недоумевал. Не в том смысле, что считал Аню плохой. Но зная брата — это было странно. Как будто успешный игрок вдруг решил навсегда выйти из игры.

Через месяц после свадьбы я уехал в длительную командировку. Мы с братом жили в одной квартире — двухкомнатной, доставшейся от родителей. Он временно оставался там с Аней, пока они не найдут своё жильё. Я уехал на три недели.

И вот я вернулся.

Открыл дверь ключом. И сразу ощутил — что-то не так.

В прихожей — полная тишина. В квартире пахло… хлоркой. Да так сильно, что резало глаза. В кухне — идеально. Всё блестело, ни крошки, ни пылинки. Ванная — стерильная, полотенца сложены по цвету, как в отеле.

Я открыл дверь своей комнаты. На моей кровати — аккуратно сложенные простыни. Мой рабочий стол — очищен. Но компьютер включён. Открыт блокнот. В нём — текст, написанный от моего имени.

Первые строки:
«Я признаю, что был неправ…»

Я замер. Сердце застучало. Это был не мой почерк, но слова были подобраны так, будто я их сам написал. Текст был личным, исповедальным. Как будто я писал кому-то из прошлого — извинился за поступки, которых никогда не совершал.

Я побежал в спальню брата.

И там увидел её.

Аня. Одна. В кресле. В наушниках. Глаза закрыты. Рядом на столике — раскрытая тетрадь. И ещё листы — десятки, сотни. Все исписаны чужими мыслями, чужими историями, чужими голосами. Одни от имени брата. Другие — от моего. Были тексты от лица моей матери, умершей пять лет назад.

Я потряс её за плечо. Она проснулась и улыбнулась, как будто всё в порядке.

— Ты… это писала?

— Да, — сказала она спокойно. — Я чувствовала, что здесь много недосказанного. Я слышала это. Я просто… записала.

— Но ты не можешь знать… Ты не была знакома с моей мамой!

Аня наклонила голову и тихо ответила:

— Она говорила со мной. Ночью. Через музыку.

Я вызвал Артёма. Он приехал через час. Сначала рассмеялся, но когда увидел бумаги, его лицо побледнело.

Он показал мне письмо — одно из тех, что Аня написала от имени его покойного отца, которого он не видел с 12 лет. В письме были упомянуты такие детали, которые не знал никто, кроме него самого. Даты. Слова. Непринятый звонок перед смертью.

— Она не может этого знать, — шепнул он. — Я никому не рассказывал. Никогда.

С тех пор многое изменилось.

Артём переехал с Аней в другой город. Говорит, она больше не пишет чужие мысли, но часто уходит по ночам к озеру. Там сидит на скамейке — просто ждёт тишины. А по утрам в её блокноте появляются новые строки.

Мы больше не обсуждаем, кто она на самом деле. Не пытаемся понять, откуда у неё эти знания. Возможно, она просто слушает глубже, чем остальные. А может… она слышит то, что не должны слышать обычные люди.

Но я никогда не забуду момент, когда открыл дверь в свою квартиру и увидел всё это.

И понял: мы боимся не странного — мы боимся того, что слишком точно похоже на правду.