Светлана Ивановна жила, как миллионы других женщин по всей стране — тихо, незаметно, тяжело. День начинался в шесть утра. Картошка на суп, утюг на школьную форму дочери, потом бегом на работу. Официально она была на пенсии, но уборка в магазине стала её ежедневной обязанностью. Без подработки и алиментов хватило бы разве что на коммуналку и хлеб.

Война для неё началась не сразу. Сначала — по телевизору. Потом — по рассказам соседки. Потом — повестка сыну. Артему было двадцать три. Умный, с характером, не хотел идти, спорил, злился. Но пошёл. Не мог иначе. Так говорил.

Прошло три месяца — и звонок.

Светлана как раз стояла на кухне, чистила картошку, когда зазвонил телефон. Руки в крахмале, взгляд на плиту, привычное раздражение — кто опять звонит посреди дел? Номера не узнала, но ответила.

— Светлана Ивановна?
— Да, я.
— Мы из военной части, это касается вашего сына.

Тишина. Нож выпал из рук и ударил по полу со звуком, который ей потом будет сниться.

«Он не погиб»
Это были первые слова мужчины на том конце провода.
Светлана сделала вдох, но облегчения не почувствовала.
— Он жив, — добавил голос, — но тяжело ранен. Потерял обе ноги.

Дальше она слушала, но не слышала. Дата прибытия. Вокзал. Санитарный вагон. Подробности потом.

Она убрала нож, выключила плиту, села на табуретку. Голова гудела. Через пять минут пришла дочь. Светлана встала, встретила её, не сказав ни слова.

Встреча на вокзале
Пыльный перрон, прохладное утро. Рядом с ней стояли ещё двое — старик с палкой и женщина в платке. У всех глаза были одинаковые. Потухшие, натянутые, как струны.

Вагон остановился. Грузчики осторожно выносили носилки. Первые — покрытые плотной тканью. Груз-200. Потом санитар, позвал её по фамилии.

Светлана подошла. На каталке лежал её Артём. Бледный, исхудавший, но живой. Глаза открыты. Он увидел мать, что-то прошептал, губы дрогнули.

Она подошла ближе, склонилась над ним, вглядываясь в лицо, которое знала с младенчества. Он был не таким, как прежде, но это был её сын. Живой. Целый.

Она не закричала, не заплакала. Просто сказала три слова:

— Я тебя жду.

И развернулась. Ушла быстрым шагом, как будто торопилась.

Почему она ушла
Все, кто это видел, осудили. Кто-то из сопровождающих даже бросился за ней — мол, как так, сын ранен, а мать уходит?

Но Светлана шла домой. Ей надо было приготовить еду, вынести мусор, выключить утюг, собрать деньги на памперсы — теперь всё будет по-другому. Она ушла не из безразличия. А потому, что поняла: если сейчас даст волю слезам — не встанет.

Артём вернётся. Не завтра, может, и не через неделю, но вернётся. И он не должен видеть её слабой. Не должен почувствовать жалость в её взгляде. Он и так всё знает. А она — его мать. Она должна быть стеной.

Три слова. Не «как ты мог», не «за что», не «зачем ты поехал».
А — «я тебя жду». Это было всё, что нужно было сказать.

Жизнь после
Теперь её день начинается раньше. Каждое утро она помогает сыну пересесть в коляску. Готовит кашу, стирает, ходит в аптеку. Артём не жалуется. Иногда смотрит в окно подолгу. Иногда просит читать стихи. Иногда молчит.

Дочь помогает, чем может. Иногда гладит Артёму руки, приносит фотоальбом. В доме больше не говорят о войне. Только о будущем. Медленно, по шагам, он учится снова жить. Светлана рядом.